Сорок дней спустя [litres] - Алексей Доронин

В одном из этих обществ придумали экзотическую аббревиатуру TEOTWAWKI, что расшифровывалось как The End of the World As We Knew It («Конец мира, каким мы его знали»). Такие общества были и в Канаде, и в Австралии, и в Европе… и даже в Латинской Америке, хотя существенно меньше числом: ведь там ядерных ударов мало кто ждал. Больше всего сурвайверов дал англоязычный мир, что, видимо, связано с протестантским мировоззрением, которому вера в «авось пронесет» не свойственна.

Россия, и здесь отставая лет на двадцать, сумела быстро наверстать упущенное. Вначале это было только интернет-сообщество, но, по мере того как мир все глубже катился в БЖ, идеей прониклись многие. К концу второго десятилетия нового века основные положения веры сурвайверов так или иначе разделяли миллионы. Другое дело, что большая часть «нормальных» людей была настолько занята простым бытовым выживанием, что не имела ни средств, ни времени для создания схронов и обзаведения снаряжением. Но и настоящие энтузиасты исчислялись тысячами.

Как и в любом массовом движении, среди выживальщиков встречались разные люди – от разумных прагматиков до параноиков в клиническом смысле слова.

К концу света готовился любой уважающий себя культ или секта: от безобидных неформалов до Аум Синрике. Сурвайвером можно назвать и Чарли Мэнсона, духовного отца общины кровожадных хиппи, зверское убийство которыми жены Романа Полански на Голливудских холмах в 1969 году потрясло всю Америку. Этот колоритный субъект верил в «хелтер-скелтер» – войну черных против белых, и его соратники обзаводились джипами и запасами продуктов, чтоб переждать расовые беспорядки в пустыне. Многие другие маньяки-убийцы, отечественные и иностранные, тоже готовились к концу света и свои действия объясняли его приближением.

В далекие двухтысячные был у Владимира, тогда еще студента НГУ, приятель Петя, который тоже вступил в группу выживальщиков. Все, чем они занимались, было окутано завесой тайны: звонки среди ночи, внезапные отъезды, секретные сборища. В какой-то момент родителям товарища это надоело, поскольку деньги улетали как в черную дыру: на них приобреталось туристское снаряжение, хотя Петя никогда не ходил в походы. Из дома исчезали продукты, которые пополняли запасы и тайники в пригородных лесополосах. Потерпев месяц-другой, предки посадили сына под домашний арест, а потом и вовсе отправили лечиться под строгим надзором врачей. Но в 2010 году он скрылся от опеки родных, набрал долгов и бежал через Белоруссию в Германию, где следы его затерялись. Больше Владимир о Пете не слышал. Видимо, в благополучной Европе его друг продолжил «выживать» на пособие по безработице.

Из-за таких альтернативно одаренных личностей большинство и считало выживальщиков как минимум фантазерами. А на самом деле они составляли ничтожный процент, в основном же сурвайверы были адекватнее среднего человека, который не планирует жизнь дальше чем на месяц.

Интересы сурвайверов не ограничивались тем, что будет «после». Будучи людьми с хорошими мозгами и незамыленным взглядом на жизнь, они имели четкую политическую позицию «до». Они стояли за сильную власть в той или иной форме. В Америке это означало правоконсервативные взгляды, в России – сталинизм, реже – чистый национализм или монархизм, а иногда и то и другое одновременно. Кого было не найти среди сурвайверов, так это поклонников Сахарова, Солженицына и Human Rights Watch.

Если формулу сурвайверства принять как пессимизм, помноженный на индивидуализм, становится понятно, почему нигде не было столько сурвайверов, как в Америке. В России явление могло зародиться только в лихие девяностые, а обрести силу в конце первой декады двадцать первого века, когда бурный поток нефтедолларов превратился в тонкий ручеек и впереди замаячил призрак Величайшей депрессии. Впрочем, отдельные личности прозрели раньше.

Ясно, что в СССР, где пораженческие настроения не приветствовались, никакого «выживательства» быть не могло. Да и чувство общности – от подъезда до всего народа – мешало появлению этой идеи.

Но русский и западный сурвайвализм были похожи, несмотря на мелкие отличия. Оба росли из одного корня – чувства беспомощности перед маячащей на горизонте катастрофой. Русский сурвайвер-сталинист и американский сурвайвер-консерватор, оказавшись за одним столом, обнаружили бы, что их позиции совпадают по девяти из десяти вопросов.

Общей была даже методология. Русское сурвайверство в начале двадцать первого века самостоятельно дошло до тех же идей и принципов, которые западное открыло еще в шестидесятые-семидесятые годы двадцатого. Идеи «нычки», «гнезда», «тревожного» рюкзака, запаса товаров для обмена, тактика исхода из города и защиты от налетчиков-мародеров, принципы выбора оружия и овладения необходимыми для автономного существования навыками были открыты русскими теоретиками вовсе не по западным учебникам.

После брифинга группа направилась в оружейную комнату. Здесь, в капитальной пристройке, где раньше хранился спортинвентарь, теперь располагалась епархия Артура Малахова, который был привязан к своим железным питомцам не меньше, чем какие-нибудь Куклачев или Дуров к зверюшкам.

Тут на полках и стеллажах хранился в идеальном состоянии их арсенал: шесть одноствольных и три двуствольных охотничьих ружья, одиннадцать помповиков, пять полуавтоматических гладкоствольных ружей, шесть нарезных самозарядных карабинов. Плюс четырнадцать штук ИЖ-71, ослабленной версии пистолета Макарова под патрон 9 × 18 мм, разработанной для охранных структур.

Часть этого оружия была общей, а часть – личной. Первая была взята из богдановского магазина и по документам хранилась под замком в подсобных помещениях. Личное каждый покупал для себя. Согласно уговору, нужно было хранить для себя одну единицу здесь и одну дома: мало ли где застанет беда?

На круг у них вышло сорок пять единиц зарегистрированного оружия, считая короткостволы, и шесть тысяч восемьсот патронов всех типов. Здесь же лежали целые горы несмертельных травматических пистолетов типа «макарыча». Все они после небольшой расточки ствола превращались в боевые. Дрянь, конечно, но на обмен пойдет.

Для будущей торговли были закуплены запасы компонентов для снаряжения гладкоствольных патронов и прессы. Пока порох, пули и гильзы стоили копейки, но после крушения цивилизации те, кто владеет ими, станут монополистами.

На турбазе имелось даже четыре многозарядных спортивных арбалета. И хотя на близкой дистанции человека из них было убить – раз плюнуть, Богданов держал их лишь как экзотику. Ему слабо верилось, что настанут времена, когда огнестрельное оружие сменят луки, копья и самострелы.

В лязге и щелканье смертоносных железяк, которые умелые руки снаряжают для использования в бою, ухо профессионала слышало музыку. Было что-то по-фрейдистски сакральное в том, как тупоносые короткие патроны к «макарову» входят в новенькую обойму с неразработанной пружиной. У винтовок, которые установка оптического или коллиматорного прицела из ружья «на зверя» превращала в боевое оружие, была своя хищная красота, которая, впрочем, уступала брутальному обаянию «калашникова». При желании про это можно написать хоть пятьдесят, хоть сто страниц… которые нормальный читатель пролистнет, зевая, и перейдет к тем, где описан непосредственно отстрел врагов.

Но не только это Клуб мог противопоставить врагам. Кроме легального существовал еще и нелегальный склад. Кроме старшего в секрет были посвящены только замок и оружейник. А для остальных стало сюрпризом, когда из замаскированного тайника, укрытого в густом березняке в ста метрах к югу от штаба, были извлечены восемнадцать «макаровых», четыре «стечкина», три старых, но надежных АК-74 с деревянным прикладом и РПК. Богданову было приятно наблюдать изумление на лицах подопечных, когда те увидели разложенные на столе скользкие и блестящие от смазки стволы.

Оружие пролежало в земле два года, но находилось в отличном состоянии, поскольку хранилось по всем правилам партизанской науки. Каждый год ему устраивался профилактический осмотр: стволы разбирали, перебирали, чистили и смазывали, и каждая единица поддерживалась в готовности на случай часа «Ч». Все стволы были пристреляны и подготовлены к бою.

Огромных трудов и немалых средств стоило Богданову собрать эту коллекцию. А уж про риск и говорить нечего… по новому Уголовному кодексу он отправился бы за решетку по статье 222 не меньше чем на семь лет. Но он ставил на кон только свои жизнь и свободу. Остальные ничего не знали.

Каждый экспонат имел богатую биографию. Изъятые одними бандитами у других, которые продали их третьим, у которых те забрали четвертые, стволы участвовали в бесконечном круговороте и на некоторых витках оставляли за собой трупы.